Актуальность исследования: вопрос формализации труда становится все более актуальным по мере развития цифровых технологий в связи с растущей сложностью определения статуса работника и его отношений с работодателем. В результате, труд значительной доли населения остается за чертой правового поля регулирования трудовых отношений. В этих условиях возрастает значимость реализуемых практик цифровизации для формализации труда. Предметом исследования являются электронные практики формализации труда в России. Цель статьи: исследование и систематизация электронных практик формализации труда в России. В статье используется системный подход к исследованию, применяются такие методы как анализ и синтез, в том числе метод анализа научных, нормативно-правовых и других источников. Научная новизна состоит в классификации основных электронных практик формализации труда, реализуемых на российском рынке труда с особым фокусом на роль пандемии. По результатам исследования сделаны следующие выводы: на территории России преобладают электронные практики формализации труда прямого воздействия, среди которых особенно выделяются меры пунитивного характера и практики введения в существующее законодательство новых форм занятости для расширения легальных «границ» понятия занятости населения. Область применения полученных результатов: практическая реализация результатов исследования позволит впоследствии использовать их не только в научных целях, но и в контексте планирования мероприятий в рамках мониторинга теневой занятости.
По мере развития цифровых технологий одной из ключевых проблем прогнозирования и регулирования рынка труда становится с каждым годом растущая сложность определения статуса работника и/или его отношений с работодателем [1-2], в результате чего труд значительной доли населения остается за чертой правового поля регулирования трудовых отношений. В этих условиях возрастают роль и значимость электронных практик формализации труда, нацеленных на легализацию новых трудовых отношений и форм занятости, прежде всего, в контексте получения правового признания статуса занятого.
В узком смысле формализация исходит из философского метода познания, предполагающего выявление и фиксацию формальной структуры экономических процессов и/или явлений [3]. В широком смысле формализацию часто используют для установления иерархических, причинно-следственных и прочих связей. К формализации также относят подведение каких-либо процессов и/или явлений под уже существующие формы, правила, нормы и т.д., то есть сведение и упорядочивание какой-либо информации, содержания, идей, процессов в конкретно выбранную форму.
Примером такой формализации является электронный документооборот, в частности переход к использованию формализованных электронных документов (счета-фактуры, товарные накладные и др.), формы и форматы которых были закреплены на законодательном уровне (ст. 9 Федерального закона от 6 декабря 2011 № 402-ФЗ «О бухгалтерском учете»).
Что касается формализации труда, то речь идет о приведении «неформальных», то есть несоответствующих определенной форме отношений к определенным, стандартным, формальным. Такой подход, в частности, представлен в работах МОТ, уточняющих понимание электронных практик формализации как применение новых технологий в разрезе государственных программ и государственной политики с целью облегчения перехода к формальности [4].
Таким образом, под формализацией понимается процесс, посредством которого действия, ситуации, лица и/или организации, не признаваемые национальным законодательством, приобретают это правовое признание [5], а под электронными практиками формализации труда (далее – ЭПФ) подразумеваются практики использования современных технологий в целях стимулирования перехода от неформальной и/ или теневой занятости к легально оформленным трудовым отношениям. Именно в таком ключе ЭПФ рассматриваются в Декларации министров труда и занятости стран БРИКС (июль 2021 г.). Далее термин «электронные практики формализации труда» используется именно в этом смысле.
МОТ предлагает классифицировать электронные практики формализации в разрезе проводимой политики по направлению оказываемого эффекта (прямого или косвенного) (рис. 1).
Важно отметить, что прямые и косвенные меры проводимой политики не являются взаимоисключающими. В связи с тем, что наше исследование сфокусировано на вопросах формализации рынка труда, рассмотрим электронные практики формализации трудовых отношений с учетом предложенной классификации.
Подразумевающие прямое воздействие на неформальную занятость, ЭПФ подразделяются на сдерживающие (ограничивают и способствуют уменьшению неформальной занятости) и стимулирующие (создают условия и мотивацию для легального оформления трудовых или гражданско-правовых отношений) практики. В отличие от стимулирующих практик, сдерживающий подход сложно классифицировать по объекту направленности действия (предприятия или физические лица), так как реализуемые практики в той или иной мере затрагивают и тех, и других.
Представленные ниже так называемые сдерживающие электронные практики формализации трудовых отношений носят преимущественно пунитивный характер и способствуют усилению контроля за трудовой и/или предпринимательской деятельностью граждан. Например, в списке наиболее частых и эффективных практик распознавания (детекции) неформальной занятости специалисты выделяют ЭПФ сбора, анализа и передачи информации, в том числе с запросом на проверку.
Одной из таких практик является реализация Федеральной целевой программы «Электронная Россия» (2002), нацеленная на повышение качества взаимной коммуникации между государством и обществом путем расширения доступа к информации о деятельности госорганов, повышения эффективности предоставления государственных и муниципальных услуг, внедрения единых стандартов обслуживания населения. Данная программа заложила основу для развития электронной платформы «Единый портал государственных услуг и функций (сокращенно Госуслуги) в 2010 г., одна из первых функций которой – сокращение транзакционных издержек в работе бюрократического аппарата госучреждений (благодаря цифровым технологиям значительно упростился доступ к юридическим и медицинским услугам, ускорился процесс получения необходимых документов или, наоборот, их подачи).
Рис. 1 / Fig. 1. Классификация электронных практик формализации (ЭПФ) в разрезе мер проводимой политики / Classification of e-formalization in the context of policy measures
Источник / Source: составлено автором по данным [4] / compiled by the author based on [4].
В результате в 2020 г. в разгар пандемии безработные могли регистрироваться на бирже труда без личного обращения в Центр занятости. Количество дистанционно поданных заявлений на получение статуса безработного составило в 2020 г. 3,2 млн, а спустя год их число выросло почти в 2,5 раза – до 7,7 млн заявлений. Опыт 2020–2021 гг., отражающий повышение уровня зарегистрированной безработицы практически до уровня общей, показал, что данная оценка в значительной мере характеризует перетоки населения из неактивного в активное (и наоборот), и как следствие, из неформальной занятости в формальную (и наоборот). То есть все основания ;утверждать, что платформа Госуслуг является весьма эффективным инструментом для сбора информации о лицах с формально оформленным статусом занятого или безработного.
Более того, на фоне пандемии COVID-19 функции данной платформы были расширены. С 1 января 2020 г. Федеральный закон № 439-ФЗ от 16 декабря 2019 г. возложил на работодателя организацию и процедуру перехода всех изъявивших желание сотрудников на электронные трудовые книжки (ст. 66.1 ТК РФ). Помимо сайта ПФР, информация о содержании трудовой книжки гражданина также отражается в Госуслугах, что упрощает контроль за трудовым поведением индивида (особенно в вопросах, связанных с выходом на пенсию). Единый портал Госуслуг также может быть использован для подачи заявки на государственную экспертизу условий труда. По данным Красовского В.О., в настоящее время ведутся работы по формализации санитарно- гигиенический информации о состоянии условий труда на предприятиях, что станет возможным только благодаря использованию цифровых технологий [6].
Использование мобильных банков, а также внесенные изменения в Налоговый кодекс РФ (ст. 86) обязали банки сообщать в Налоговую инспекцию информацию об открытии/закрытии счетов организациями, индивидуальными предпринимателями и физическими лицами, неявляющимися индивидуальными предпринимателями, кладах и остатках по счетам и т.д. Усиление контроля за банковскими операциями увеличивает риски как для юридических, так и физических лиц быть пойманными в уклонении от уплаты налогов (ст. 199-199 УК РФ), что наказывается штрафом, исправительными работами, арестом и/или тюремным заключением (в зависимости от степени нарушения).
С целью усиления контроля над соблюдением трудового законодательства, в 2013 г. была создана онлайн площадка (электронный сервис Онлайнинспекция.РФ) для упрощения процедур обращения и/или подачи жалобы, заявления в трудовую инспекцию, облегчения процессов общения и взаимодействия между федеральной инспекцией труда, работодателями и работниками. Несмотря на резкий рост обращений в Онлайнинспекцию РФ на фоне кризисных состояний экономики в 2014–2016, 2020–2021 гг. и их последующий спад, можно отметить в целом положительную динамику числа поданных обращений в трудовую инспекцию через этот портал: если в 2013 г. было подано всего 792 обращения, то уже в 2014 г. – 35,6 тыс. обращений, а в 2021 г. – 54,6 тыс. обращений.
В отличие от сдерживающих электронных практик формализации, стимулирующие практики можно разделить по направленности действия: на физических или юридических лиц. Например, введенный Федеральный закон № 422-ФЗ от 27 ноября 2018 г. дал возможность физическим лицам, начиная с 1 января 2019 г., вести профессиональную и/или предпринимательскую деятельность при условии, что они на добровольной основе становятся плательщиками налога на профессиональный доход (встают на учет в налоговую инспекцию). Для физических лиц налоговая ставка составляет 4 %. Эта процедура была сведена до пары минут посредством создания приложения «Мой налог», которое позволяет зарегистрироваться в качестве самозанятого менее, чем за 5 минут. В таком ключе данная практика представляется больше ориентированной на физических лиц, нежели на организации, предприятия или индивидуальных предпринимателей. Так, по данным ФНС на 31 мая 2022 г. численность самозанятых составила 4716,172 тыс. человек, что в 6,7 раз больше аналогичных значений первого полугодия 2020 г. (702,495 тыс. человек по данным на 30 июня 2020 г.). Похожая ситуация в индивидуальном предпринимательстве: количество ИД, использующих налог на профессиональный доход, увеличивается значительно быстрее, чем общая численность «индивидуалов» (темпы прироста – 102,1 % в год против 3,7 % в год за 2020–2022 гг.). В результате, доля индивидуальных предпринимателей-плательщиков налога на профессиональный доход по данным на 31 мая 2022 г. составила 7,6 % от их общего числа, в то время как в июне 2020 г. этот показатель составлял 2 %.
В качестве альтернативной практики формализации труда при стимулировании работодателей можно рассмотреть региональные мероприятия в рамках Комплексов мер по восстановлению численности занятого населения до допандемического уровня 2019 г. (в соответствии с п. 1.в Поручения Президента РФ от 8 июля 2020 г. № Пр-1081 «Перечень поручений по итогам обращения Президента к гражданам России»).
В числе таких мероприятий, в частности: поддержка молодых специалистов и квалифицированных рабочих в Брянской области с помощью возмещения части затрат сельскохозяйственных товаропроизводителей; размещение публикаций о негативных последствиях сокрытия фактической заработной платы и ведения «теневого» бизнеса, о работодателях, допускающих нарушения трудового законодательства в части выплаты заработной платы и официального трудоустройства работников, в средствах массовой информации и на официальных сайтах в информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» в Костромской области; информирование руководителей хозяйствующих субъектов, использующих труд наемных работников, о последствиях неоформленных трудовых отношений и использования «серых» и «черных» схем выплаты заработной платы; организация работы в Архангельской области телефона «горячей линии» по вопросам легализации заработной платы и трудовых отношений; поощрения добровольного выхода «из тени» и т.д.
Еще одной практикой, нацеленной на формализацию трудовых отношений, является введение в Трудовой кодекс понятия дистанционной (удаленной) работы. Несмотря на то, что изменение закона в рамках используемой классификации является примером косвенного воздействия на процессы формализации, описанное изменение трудового законодательства непосредственно связано как с рынком труда, в целом, так и с понятием занятости, в частности, что определяет прямой характер потенциального воздействия рассматриваемых нововведений на неформальную занятость.
Под дистанционной или удаленной работой, согласно ст. 312.1 ТК РФ, подразумевается выполнение трудовой функции в соответствии с трудовым договором посредством использования информационно-телекоммуникационных сетей при условии нахождения работника вне местонахождения работодателя (то есть вне его прямого контроля). Во-многом, необходимость введения понятия дистанционной работы продиктовано кризисом пандемии COVID-19, в связи с чем большое количество работников было вынуждено работать из дома. На 1 июня 2020 г. численность занятых, работающих удаленно достигла своего пика – 2227,1 тыс. человек. К декабрю 2020 г. этот показатель упал до 1594,2 тыс. человек и продолжил снижаться вплоть до 2022 г. (по данным на 1 июня 2022 г. численность занятых удаленно составляет 79,2 тыс. человек.).
Таким образом, стимулирующие электронные практики формализации в Российской Федерации характеризуются созданием новых возможностей регистрации трудовых отношений и/ или предпринимательской активности, что позволяет расширить спектр вариантов регистрации легальной деятельности.
По мнению ряда ученых, например, А.М. Панова, формализация рынка труда предполагает усиление роли формальных институтов в социально-трудовой сфере, что напрямую зависит от уровня их эффективности [7]. Многочисленные исследования отмечают отсутствие гибкости у формальных институтов труда РФ и большое влияние неформальных институтов на выбор человека в вопросах формализации труда. Например, Н.А. Пруель и Е.Е. Тарандо выявили среди граждан, осуществляющих трудовую деятельность без ее должного оформления, преобладание негативного отношения к процессам формализации, особенно у тех, для которых неоформленная самозанятость является единственным источником дохода [8]. Лица данной группы с большой настороженностью относятся к государственным инициативам в сфере труда. А.М. Панов также выделил доминирующую роль неформальных институтов в трудовом поведении населения.
Анализируя косвенное воздействие практик формализации на сокращение асимметрии между формальными и неформальными институтами, отметим выгоды материального и нематериального (нравственного, духовного) характера, которые приобретает гражданин, регистрируя свою трудовую деятельность. К ним, например, относятся минимальная заработная плата и меры по охране труда [9-11], пенсионные и программы здравоохранения [12] и т.д. Однако большая доля занятого населения России низко оценивает уровень своего богатства и располагаемой силой/властью вне зависимости от своего статуса. Неформальность не ассоциируется с какими-либо негативными проявлениями социального статуса. Более того, именно с неформальной занятостью связывается увеличение финансовых выгод населения [12]. Более того, количество респондентов, желающих оформить трудовые отношения надлежащим по законодательству образом, сокращается быстрыми темпами (в период 2011–2019 гг. этот показатель сократился вдвое), при росте негативной оценки деятельности государства в сфере труда (в 2019 г. – более 2/3 всех респондентов против 1/3 в 2011 г.) [13].
Сенсационными стали результаты исследования 2019 г., показавшие обесценивание понятия социально значимого труда для большинства респондентов на фоне значительного сокращения численности опрошенных, скрывающих свой статус как неформально занятых в силу чувства стыда. Напротив, большинство подчеркнуто лояльно относится к «неформалам», что указывает на появление «культуры неформальной занятости» [13], в числе возможных причин повсеместного развития которой – цифровизация экономики, способствующая возникновению новых идей о труде [14], рост трудовой мобильности [15], нестабильная занятость молодежи, обусловленная разрывом между проводимой в стране образовательной и экономической политикой [16].
На фоне сильного влияния неформальных институтов на трудовое поведение населения, наиболее перспективной представляется реализация таких практик формализации, которые бы соответствовали поведению населения с точки зрения действия неформальных институтов (стереотипов, привычек, представлений, ценностей и т.д.), но в условиях функционирования формальных институтов.
В качестве такого примера рассмотрим введение в ст. 217 Налогового кодекса РФ пункта № 70, предполагающего «налоговые каникулы» для физических лиц, занятых в сфере по уходу за детьми и/или больными, репетиторства, в сфере по уборке помещений и ведению хозяйства. Уведомление налоговой инспекции о «самозанятости» в каком-либо из данных видов деятельности предполагало освобождение от уплаты налога с доходов в 2017 и 2018 гг. Позднее, в соответствии с Федеральным законом № 422-ФЗ от 27 ноября 2018 г., эти физические лица приобрели статус «самозанятых» и были вынуждены начать платить налог на профессиональный доход. И если в 2017 г. их численность составляла 73,7 тыс. человек, то к 2019 г. превысила отметку в 330 тыс. человек, что говорит об успешной практике формализации трудовых отношений для лиц данной категории.
В числе исследуемых электронных практик формализации труда особенно выделяются сдерживающие практики, отличающиеся пунитивным характером воздействия, поскольку они способствуют усилению контроля за трудовой и/ или предпринимательской деятельностью граждан. Среди стимулирующих практик большее распространение имели практики создания новых форм занятости, нацеленных на расширение легальных «границ» понятия занятости населения. В целом, можно отметить высокий уровень влияния неформальных институтов на трудовое поведение, в том числе, в отношении к формализации труда.
По результатам исследования сделаны следующие выводы: на территории России преобладают электронные практики формализации труда прямого воздействия, среди которых особенно выделяются меры пунитивного характера и практики введения в существующее законодательство новых форм занятости для расширения легальных «границ» понятия занятости населения. Практическая реализация результатов исследования позволит впоследствии использовать их не только в научных целях, но и в контексте планирования мероприятий в рамках мониторинга теневой занятости.
Мария Вячеславовна Сергеева – кандидат экономических наук, научный сотрудник Отдела рынка труда ФГБУ «ВНИИ труда» Минтруда России, Москва, Россия
Материалы данной статьи не могут быть использованы, полностью или частично, без разрешения редакции журнала «Социально-трудовые исследования». При цитировании ссылка на ФГБУ «ВНИИ труда» Минтруда России обязательна.