13.05.2022
13.05.2022
Е.С. Садовая
Национальный исследовательский институт мировой экономики и международных отношений имени Е.М. Примакова Российской академии наук,
Москва, Россия
Признавая рост неравенства одной из основных социально-экономических проблем современности, автор приходит к выводу, что он является закономерным и обусловлен кардинальным переформатированием экономики под влиянием цифровых технологий. Происходящее под влиянием цифровизации организационно-технологическое изменение современной экономики исследуется в статье с точки зрения его влияния на формат трудовых отношений и реструктуризацию современного рынка труда.
Цель работы – исследование механизмов формирования неравенства на рынке труда и особенностей функционирования социально-трудовой сферы в новой экономической реальности. В качестве основной категории научного анализа, позволяющей понять суть происходящих трансформаций, а также их социальные последствия, выбрана занятость, как интегрирующая экономических и социальных процессов. Механизмом, через который реализуются названные трансформации, становится программная автоматизация бизнес-процессов. С точки зрения экономической она позволяет существенно повысить производительность труда, с социальной – способствует сокращению спроса на труд и затрат на рабочую силу. Автоматизация отдельных бизнес-процессов оказывается социально-технологической предпосылкой платформизации занятости и появления краудворкинговых платформ, институционализирующих этот процесс. Получающая все более широкое распространение платформенная занятость, кардинально преобразующая отношения между работодателями и работниками, способствует снижению социальной защищенности последних, ведет к сегментации эгалитарного ранее рынка труда. Под влиянием цифровизации бизнес-процессов происходит превращение трудовых отношений из социальных в компьютерные алгоритмы, а «наемный работник» становится «пользователем мобильных приложений».
В статье выделяются этапы автоматизации бизнеса и рассматривается ее влияние на занятость и характер социально-трудовых отношений с организационно-технологической, политэкономической и макроэкономической точек зрения. Кроме того, анализируются социальные последствия цифрового преобразования бизнес-процессов применительно к условиям конкретных бизнес-активностей – производственному сектору и сфере услуг.
Автор приходит к выводу, что цифровизация бизнес-процессов влияет на изменение характера социально-трудовых отношений опосредованно – через сокращение спроса на труд и структурные изменения занятости. Понимание сути этого процесса важно для выявления глубинных причин роста неравенства на современном рынке труда, а сделанные в статье выводы могут быть востребованы при выборе вариантов государственной политики, направленной на элиминирование наиболее острых его последствий.
Стремительная цифровизация нашей жизни, охватывающая одну за другой все ее стороны, буквально не оставляет времени на глубокое осмысление ее текущих или отдаленных последствий. Одними из них являются социальные последствия цифровизации для занятости, рынка труда. Их осмысление требует прежде всего понимания технологических особенностей цифровой трансформации современной экономики, «перевода» технологического знания на язык гуманитарных наук [1].
В том числе и в контексте осмысления проблемы растущего неравенства, доминирующей в общественно-политическом и научном дискурсе в последнее десятилетие. Еще в 2016 г. компания Oxfam, исследующая проблемы бедности и ведущая свою деятельность в более чем 90 странах мира, выпустила доклад, в котором утверждалось: глобальное неравенство достигло исторического максимума, поскольку на долю 1 % самых богатых людей приходится больше богатства, чем на весь остальной мир вместе взятый. По мнению авторов доклада, неравенство – главная причина растущей бедности, о чем свидетельствуют десятки показателей, характеризующих этот многомерный процесс. Однако, при всей важности такого рода исследований, их необходимо рассматривать лишь как «моментальный снимок текущих процессов» [2], сигнализирующий о неполадках в работе общественного механизма, но не дающий ответа на вопрос о причинах происходящего.
Рост неравенства в современном мире нельзя рассматривать как некий структурный «сбой» в работе общественной системы (в политэкономическом смысле – сложившейся глобальной системы разделения труда), скорее, он является свидетельством ее «поломки», обусловленной, прежде всего, кардинальным переформатированием социально-трудовой сферы в условиях цифровой экономики. Особенностям становления и развития последней посвящается сегодня все большее число исследований. И в России, и за рубежом появились работы, систематизирующие и концептуализирующие имеющиеся на сегодняшний момент подходы к определению и пониманию этого нового, но получающего стремительное распространение явления [3, 4].
В данной работе мы не ставим перед собой задачи анализа или полемики с приведенными в этих работах подходами, тем более, что принципиальных различий между ними нет. Как правило, эксперты фокусируют свое внимание на отдельных аспектах цифровой экономики, анализ которых помогает решать конкретную исследовательскую задачу. Причем в значительной части существующих на сегодняшний день публикаций основное внимание уделяется анализу особенностей организационно-технологической парадигмы цифровой экономики, изменению характера производственных отношений внутри нее.
Однако явление это с точки зрения влияния на экономику и общество оказывается многозначным, многоаспектным, многоуровневым. Представляется важным рассмотреть влияние цифровой экономики на изменение характера общественных отношений в сфере труда, их цифровую трансформацию (правильнее сказать, трансформацию под воздействием цифровых технологий), продуцирующую рост неравенства в современном мире. В интересах такого анализа принципиальным является различение таких понятий как «оцифровка» и «цифровизация» или
«цифровая трансформация», на чем совершенно справедливо настаивают некоторые исследователи [5]. Такой подход представляется совершенно правомерным, поскольку предполагает разделение технологической стороны цифровой экономики, связанной с процессом «перехода информации из аналогового формата в цифровой», и более широких социальных изменений, касающихся различных сторон общественных отношений.
В последнем случае предлагается использовать термин «цифровизация», под которой подразумевается «внедрение в различные сферы общественных отношений новейших цифровых технологий, характеризующихся целостностью создаваемой этими технологиями среды и новыми возможностями для социальных отношений». Именно в такой расширительной трактовке «цифровизация» может быть тождественна «цифровой трансформации», понимаемой как переход всей системы общественных отношений в некое иное качественное состояние.
Важной предпосылкой такого перехода становится превращение современной экономики в конгломерат цифровых платформ, определяемых как «система алгоритмизированных взаимовыгодных взаимоотношений значимого количества независимых участников отрасли экономики (или сферы деятельности), осуществляемых в единой информационной среде, приводящая к снижению транзакционных издержек за счет применения пакета цифровых технологий работы с данными и изменения системы разделения труда», означающее сетевизацию процесса производства товаров и услуг. Процесс, названный Джефри Паркером цифровой бизнес-эволюцией, воплотил, по его образному выражению, идею о «платформах, пожирающих конвейеры» [6] или, говоря более определенно, привел к завершению индустриального периода развития общества, понимаемого как система общественных отношений во всем многообразии внутрисистемных институтов и связей. В этом смысле безусловно правомерным является подход, рассматривающий цифровую экономику как новую систему общественных отношений [7].
Если говорить о технологической составляющей цифровой экономики, то она образуется из соединения следующих основных элементов – техники (компьютеры, серверы, различные датчики, камеры слежения, передающие устройства), связывающей их инфраструктуры (глобальная сеть, ставшая, по образному выражению Яна ван Дейка, «нервной системой современного общества» [8]) и программного обеспечения (ПО). Благодаря новым технологиям предприниматели, ранее сначала производившие товары, а затем искавшие возможности их реализации (откуда вытекала, кстати, необходимость содержания серьезной инфраструктуры по продвижению продукции на рынок и осуществления продаж), получают возможность осуществлять производство товаров и услуг «по запросу». Таким образом, в организационно-технологическом плане цифровая экономика – это платформенная (сетевая) экономика, в рамках которой происходит изменение механизмов локации и генерации стоимости [6].
Задача исследования последствий цифрового преобразования бизнес-процессов для занятости требует уточнения его особенностей применительно к условиям конкретных бизнес-активностей. В самом общем виде их вполне правомерно рассматривать применительно к производственному сектору и сфере услуг. И в том, и в другом случае основой цифровизации бизнес-процессов становится их роботизация и автоматизация, имеющие в каждом случае свои специфические особенности, в том числе и в плане их влияния на преобразование отношений между работниками и работодателями, ведущее к глубокой сегментации современного рынка труда.
Говоря о влиянии современных технологий на промышленность, чаще всего обращают внимание на проблемы роботизации и возникающие в этой связи угрозы для занятости в целом [10]. Однако такой подход представляется, на наш взгляд, не совсем корректным. С одной стороны, роботы, действительно, в подавляющей своей массе сосредоточены в обрабатывающих производствах (около 70 % из них, по данным World Robot Statistics (IFR), сосредоточены в металлообрабатывающей, электротехнической и автомобильной промышленности).
Безусловно, масштабы и области роботизации промпроизводства будут увеличиваться и расширяться. Равно как и процесс дальнейшей оцифровки оборудования, его консолидации в единую, в каких-то сферах даже глобальную, сеть (по мере дальнейшего развития технологий интернета вещей (IoT)), что приведет к формированию совершенно иных принципов функционирования современной промышленности, превращая предприятия в сервисы [11]. Многие из этих «предприятий», ставших сетевыми «распределенными», уже сегодня реализуют не столько конкретные товары, сколько часы фирменного обслуживания. Именно объединение отдельных производственных процессов в глобальные/локальные сети позволяет говорить о кардинальном преобразовании существующего бизнес-ландшафта современной промышленности.
Возможны и более радикальные варианты ее реструктуризации. Как отмечают эксперты: «Вполне может случиться, что вместо сотен тысяч занятых в производстве, тысяч переделов и сотен процессов цепочка создания продукта сведется к трем шагам: проектирование и дизайн, 3D-печать, доставка» [12]. Таким образом, современная промышленность в связи с широким распространением цифровых технологий и автоматизацией претерпевает и будет претерпевать революционные преобразования, действительно ведущие к сокращению спроса на труд в условиях существенного роста его производительности. В результате довольно скоро сформируются практически безлюдные производства с минимальным количеством работников.
Однако, в промышленности сегодня и так занята незначительная часть работающих: не более 10-15 % в развитых странах и 15-20 % – в развивающихся. Безусловно, дальнейшая роботизация промышленности, конечно же, внесет своей определенный вклад в ухудшение ситуации с нехваткой рабочих мест, однако он не будет решающим.
Гораздо большее влияние на современную терциализированную экономику (и с точки зрения преобразования бизнес-моделей, и в плане изменения отношений в сфере труда и роста неравенства на нем) оказывают технологические изменения в сфере сервиса. Вот как описывает цифровую сферу услуг в своей знаменитой книге «Революция платформ» Джеффри Паркер, цитируя известного журналиста Джейсона Танца: «Мы запрыгиваем в машины незнакомцев (Lyft, Sidecar, Uber), пускаем их в свободные комнаты (Airbnb), привозим своих собак в их дома (DogVacay, Rover) и едим в их гостиных (Feastly). Мы разрешаем им брать напрокат наши машины (RelayRides, Getaround), лодки (Boatbound), дома (HomeAway) и инструменты (Zilok). Мы доверяем незнакомцам наши самые ценные вещи, наш личный опыт – и нашу жизнь. Так мы вступаем в новую эпоху откровенности, созданную интернетом» [6].
В данном случае речь идет о платформизации сферы услуг, при которой, также как и в промышленности, исчезают традиционные предприятия и их место занимают цифровые платформы. Эти преобразования затрагивают от 60 до 75 % всех работающих. Важно подчеркнуть, что «цена» всех технологических новшеств, преобразующих современную сферу услуг, оказывается крайне низкой по сравнению с применением промышленных роботов. Учитывая размах распространения интернета в современном мире и обеспеченность граждан различными мобильными устройствами, затраты на преобразование сводятся, как правило, к расходам на программное обеспечение и различные датчики и сенсоры, цена которых в условиях глобализации оказывается практически нулевой [13]. А сэкономить при этом удается огромные средства, которые шли ранее на оплату труда персонала, принимая во внимание трудоемкость отраслей этой сферы и масштабы возможного высвобождения занятых. Собственно, этим и определяется стремительная платформизация современной экономики, а также развитие рынка IT-технологий.
Как отмечают эксперты, «основой сетевой экономики является цифровизация всех финансовых и торговых операций» [14]. Естественно, этот процесс не может не оказать влияния на характер труда сферу занятости и систему общественных отношений в целом.
Конечно, общественные отношения изменяются постоянно под воздействием огромного числа факторов. Другое дело, скорость этих изменений, а также наличие «узловых точек», в которых происходит качественное преобразование исследуемого объекта. Стремительное (буквально в течение одного десятилетия) распространение цифровых форматов ведения бизнеса способствовало ускорению процесса преобразования общественных отношений в сфере труда и приобретению им поистине революционного характера, выраженного в отказе от коллективных, условно симметричных (учитывая выравнивающий характер трудового законодательства и коллективных договоров и соглашений), эгалитаристских отношений индустриального типа и переходе к фрагментированным, ассиметричным, прекаризованным отношениям цифровой эры.
При этом, справедливости ради следует отметить, что трансформация отношений в сфере труда началась до того, как цифровые технологии полностью преобразовали организационно-технологический ландшафт современной экономики. Необходимость сокращения издержек (значительная часть которых в условиях индустриального общества составляли социальные издержки, в том числе затраты на рабочую силу) послужила триггером трансформационных процессов в сфере труда. В итоге на рубеже веков на глобальном рынке труда возник новый субъект – частные агентства занятости, ставшие посредником в процессе определения условий найма между работниками и работодателями. Этот процесс явился следствием продолжающегося углубления разделения труда, приведшего к выделению вовне части внутреннего бизнес-функционала и концентрации его в рамках отдельных специализированных юридических лиц. Новый механизм организации рабочей силы получил название аутсорсинга.
С точки зрения экономической это позволило существенно повысить производительность труда, с социальной – способствовало сокращению затрат на рабочую силу и понижению социальной защищенности труда. Поскольку эти новации внедрялись достаточно постепенно, крайне неравномерно по отраслям и регионам мира, и касались в первую очередь молодежи, вновь вступающей на рынок труда, они не получили широкого резонанса в научной литературе, вызывая интерес лишь у руководителей кадровых служб и агентств, а также узких специалистов в области управления персоналом и экономики труда [15].
Тем не менее, проведенная оптимизация стала своего рода подготовительным этапом для начавшей бурно развиваться с середины 2000-х годов цифровизации (автоматизации) бизнес-процессов. На самом деле, прототипы первых программ, ставших позднее содержанием первого этапа программной автоматизации, появились еще в 80-е годы прошлого века. Однако в то время не сложились еще технологические предпосылки, позволившие им позднее получить такое широкое распространение. Речь идет о таких программных продуктах как CRM (Customer Relationship Management, управление взаимоотношениями с клиентами) и ERP (Enterprise Resource Planning, планирование ресурсов предприятия). Первые позволяли более эффективно использовать клиентские базы в сфере продаж, а использование вторых было нацелено на более тесную информационную интеграцию внутренних служб (подразделений) предприятия.
На первом этапе цифровизация была направлена на систематизацию и обеспечение большей доступности информации, необходимой для бесперебойного и эффективного функционирования бизнеса. Она позволяла сократить расходы, связанные с несогласованностью работы отдельных подразделений, сделать более прозрачными данные об основных бизнес-процессах, сократить дублирующие функции различных структурных подразделений, лучше фокусировать стратегии в сфере продаж. Компьютерные программы носили в этот период очевидно вспомогательный характер. Зачастую такая автоматизация вела к увеличению занятости (прямо или через увеличение числа привлекаемых специалистов), поскольку эти программы были достаточно «неудобными» с пользовательской точки зрения, не были стандартизированы и требовали постоянного надзора и доработки со стороны вендоров и обслуживающего технического персонала.
Принципиально важно отметить, что задачи высвобождения конкретных работников (как это происходит в случае внедрения промышленных роботов) применение этих программных продуктов не преследовало, шла оптимизация производственного функционала, выполняемого отдельными профессиональными группами занятых. Экономия на затратах на рабочую силу происходила скорее по линии передачи отдельных функций на аутсорсинг, получивший в этих условиях новый импульс для развития.
Переход ко все более конвергентным программным решениям, опирающимся на широкое использование интегрирующей технологии искусственного интеллекта (ИИ), позволяет условно выделить второй этап программной автоматизации, связанный с появлением реальных «виртуальных» работников – программных роботов. Технологическими предпосылками его стали: облачные технологии, машинное обучение (ML), глубинный (интеллектуальный) анализ данных (Data Mining, DM), видеоаналитика и машинное зрение, речевые технологии – программы генерации естественного языка (NLG) и обработка естественного языка (NLP), предиктивная аналитика. Именно эти новации позволили кардинально преобразовать бизнес-процессы во всех без исключения сферах человеческой деятельности.
Новые «сотрудники», создаваемые как на основе программ, работающих через графический интерфейс компьютера, так и через его внутренний протокол, получили название «чат-ботов». Функционирующие благодаря широким возможностям ИИ и технологий больших данных, являясь гораздо более быстрыми и комплексными чем прежние, эти программы полностью берут на себя выполнение повторяющихся задач. В итоге бизнес заменяет сегодня чат-ботами работников в самых разных сферах – от торговли до банковского дела.
Вполне закономерно, кстати, что развитие именно этого ПО привело к тому, что выведенный ранее на аутсорсинг функционал автоматизируется в первую очередь (речь идет о таких массовых профессиях как работники колл-центров, центров технологической поддержки, бухгалтерии, HR-отделов и т.п.). По оценкам экспертов, применение RPA (Robotic Process Automation, («интеллектуальные роботизированные работники»), например, повышает эффективность бизнес-процессов по сравнению с аутсорсингом в три раза. В других работах приводятся данные, согласно которым программы, опирающиеся на технологии машинного обучения, распознавания речи и усовершенствованные интерактивные системы голосового ответа, обеспечивают экономию от 60 до 80 % средств по сравнению с услугами обычных колл-центров, предоставляющих их на условиях аутсорсинга [16].
Сегодня мы уже можем говорить о начале третьего этапа программной автоматизации, связанного с процессом «одушевления» роботов-программ. Конечно, задача превращения робота в человека ради самого процесса такого превращения не ставится, и «одушевление» мы не случайно берем в кавычки. Прикладная задача состоит в том, чтобы не столько заменить какого-то конкретного работника, сколько в том, чтобы автоматизировать как можно большее количество выполняемых им должностных обязанностей или производственных функций, в том числе тех, которые требуют уже не просто выполнения повторяющихся действий, но принятия достаточно сложных решений с учетом множества факторов, не поддающихся формализации.
Каким же образом под воздействием описанных выше изменений происходит трансформация механизма организации рабочей силы и почему мы связываем его с ростом неравенства на современном рынке труда? Дело в том, что цифровизация бизнес-процессов чаще всего впрямую не влияет на изменение характера социально-трудовых отношений. Новым типом трудовых отношений, сформировавшимся к началу 10-х годов нашего века, был только аутсорсинг. Цифровизация же влияет на социально-трудовые отношения опосредованно – через сокращение спроса на труд и структурные изменения занятости. Программная автоматизация привела к серьезному сокращению спроса на труд, а кардинальное переформатирование трудовых отношений в соответствии с реалиями цифровой экономики вызвано ее платформизацией.
Предпосылки и особенности процесса формирования платформенной занятости подробно рассматривались нами в предыдущих работах [17]. Ставший уже практически классическим пример компании Uber дает представление о том, как практически выглядит данная трансформация. Имея в своем составе незначительное число сотрудников, платформа (через соответствующее ПО и мобильные приложения) предоставляет возможность миллионам граждан трудиться в качестве водителей. Учитывая отсутствие социальных затрат на содержание сотрудников и парка автомобилей, компания серьезно демпингует на рынке пассажирских перевозок многих государств. Ведь мобильным приложениям, с помощью которых потенциальные таксисты ищут клиентов, не страшны государственные границы. Этот принцип положен в основу функционирования любой краудворкинговой платформы, формируя новое качество цифровой занятости.
Автоматизация отдельных бизнес-процессов, в итоге которой из промышленности и сферы услуг массово высвобождаются «лишние» работники, вынужденные идти в сферу услуг, чтобы зарабатывать средства для жизни, становится, таким образом, социально-технологической предпосылкой платформизации занятости и появления краудворкинговых платформ, институционализирующих этот процесс. Платформы, с одной стороны, упрощают для этих людей процесс поиска сферы приложения труда, а с другой, фрагментируют социально-трудовые отношения, делая их менее защищенными.
Таким образом, «логика развития цифровых технологий, определяющая трансформацию всей архитектуры экономики и ведущая к изменению общественных отношений и социальной структуры общества, не позволяет подходить к анализу процессов, происходящих в социальной сфере, с позиций индустриального общества. Исчезает понятие «предприятие» в привычном смысле этого слова. Кардинальным образом меняется содержание таких категорий, как «собственность»,
«занятость», стираются границы между субъектами рынка, трансформируя социальную ткань современного общества» [17 c. 31].
Действительно, то новое по своей цифровой форме «предприятие», возникновение которого мы наблюдаем сегодня – это уже не предприятие в традиционном смысле этого слова, прежде всего, с точки зрения взаимоотношений с работниками. Под влиянием цифровизации бизнес-процессов происходит превращение трудовых отношений из социальных в компьютерные алгоритмы, а «наемный работник» становится «пользователем мобильных приложений». Отношения, конвенционально признававшиеся ранее общественными, все более технологизируются, распыляются, фрагментируются. В роли превращенной формы работодателя выступает ПО, а предприятия, как институты, трансформируются в «биржи талантов», являющиеся, по сути своей, теми же платформами.
Трудно согласиться с авторами, считающими цифровую экономику отчасти призрачной, условной моделью, «возникшей на стыке дискурса и реальности» [3]. Отнюдь. В части преобразования отношений между основными субъектами рынка труда цифровая экономика оказывается наглядной, зримой, вполне реальной. Характер труда в этих новых условиях далеко не всегда меняется кардинальным образом, виртуальной оказывается среда взаимодействия субъектов рынка труда (облачные технологии доводят эту виртуальность до предела), трансформируя способы регулирования отношений с работниками. Кроме того, благодаря новым технологиям появляются уже действительно «виртуальные работники» – программные роботы, использование которых позволяет сделать конкурентное давление на работников еще более существенным.
Разница между фрилансом, знакомым нам по прошлым временам, и современной платформенной занятостью состоит в том, что если раньше через кадровые онлайн-платформы или профессиональные социальные сети осуществлялась в основном высокопрофессиональная занятость, то сегодня краудворкинг становится возможностью для реализации своих трудовых функций для людей с низким уровнем квалификации, профессиональной подготовки и претензий на качество трудовой жизни. Алгоритмы становятся своего рода дюркгеймовскими «социальными фактами». Внедряясь в процесс производства и подчиняя его себе, они предопределяют не только действия отдельных людей, но трансформируют отношения между ними.
Описываемый процесс имеет не только политэкономическое, но и макроэкономическое измерение – его правомерно рассматривать с точки зрения структурной трансформации современного рынка труда, становящегося все менее эгалитарным по условиям занятости. Казалось бы, парадокс – высокотехнологичная экономика сулила человечеству значительный выигрыш, и она принесла его во многие сферы, однако одновременно способствовала стремительному росту неравенства в обществе. Об исчезающем среднем классе сегодня не говорит только ленивый политик или эксперт, включая глав государств, нобелевских лауреатов и представителей ведущих международных институтов. «Виной» всему оказывается именно процесс платформизации экономики и современного рынка труда.
Надо сказать, что рост технологичности производства всегда ведет к росту производительности труда, а значит, к сокращению спроса на труд, проявляющемуся либо в расширении рынка сбыта, либо в росте незанятости населения. Этот процесс находит свое отражение и в изменении параметров занятости, в том числе, ее отраслевой и профессионально-квалификационной структуры. Структурные изменения в занятости, которые сегодня принято характеризовать как ее постиндустриальную трансформацию, начались в развитых странах еще в середине 70-х годов прошлого века. Именно в этот период в очередной раз в практической плоскости возник вопрос, куда деть излишки рабочей силы, высвобождающейся из видов деятельности, связанных с промышленным производством.
Экономическая глобализация, вовлечение все большего числа стран в процесс создания стоимости (прежде всего, Китая, а затем и России) и углубление уровня разделения труда позволили затормозить негативные изменения в мировой экономике, накапливавшей дисбалансы. Высвобождавшиеся излишки рабочей силы перетекали в сферу услуг, в том числе, в те ее отрасли, которые были связаны с глобализацией (маркетинг, реклама, логистика, IT-сфера, юридическая служба), и занятость в которых росла на протяжении 90-х-2000-х годов. С точки зрения квалификационной структуры занятых рынок труда постиндустриальной экономики этого периода был достаточно эгалитарным по условиям найма, также, как и позднеиндустриальный рынок. С той лишь разницей, что преобладавших в последнем случае «синих воротничков» заменили «белые воротнички». При этом сложившийся к середине прошлого века индустриальный тип регулирования социально-трудовых отношений, подразумевавший постоянный контракт и страхование социальных рисков, а также правовую защиту интересов работника не только через законодательство, но и систему социального диалога, практически не претерпел изменений до начала платформенной трансформации занятости. В научном и общественно-политическом дискурсах этот период нашел свое отражение в концепте «среднего класса».
По мере дальнейшего роста производительности труда, получившего новый импульс благодаря цифровой автоматизации бизнес-процессов, сокращение спроса на труд ускорилось. Одновременно, в отличие от предыдущих технологических революций, резко сократились возможности расширения рынков, учитывая, что сложившаяся модель разделения труда является действительно глобальной.
При этом важнейшей особенностью трансформации рынка труда становится то, что потеря работы угрожает сегодня не только, и даже не столько, низкоконкурентным группам работников (обладающих низкими уровнем профессионального образования и квалификации), сколько работникам, обладающим средним уровнем профессиональной подготовки и квалификации, составляющим основу того самого «среднего класса». Технологически механизм автоматизации производственных функций работников подробно описывается самими программистами, предлагающими рынку свои программные продукты: «ИИ – это инструмент автоматического принятия линейных решений, таких как выдача кредита, выбор поставщика, подбор и оценка персонала и т.д. Поэтому никакого эффекта от внедрения ИИ достичь будет невозможно без замены или увольнения людей, составляющих среднее звено персонала в современных компаниях и отвечающих за принятие таких решений в настоящее время».
Мы уже писали, что задачи ликвидации конкретных рабочих мест, или отдельных профессиональных групп занятых, бизнес, проводя автоматизацию, перед собой не ставит. И тем не менее, широкое применение компьютерных алгоритмов неизбежно ведет к сокращению занятости по многим «массовым» профессиям сферы обслуживания. Именно она стала одной из первых, подвергшихся цифровой трансформации, приведшей к сокращению количества «классических» рабочих мест. Если учесть, что, по оценкам экспертов, самыми «находящимися под угрозой цифровизации» отраслями сегодня являются торговля, транспорт, госуправление, образование, можно назвать и целый ряд профессий, занятость по которым будет значительно сокращаться в самое ближайшее время, о чем, в частности, и говорят представители ведущих российских компаний по подбору специалистов. Глава компании Суперджоб: «У нас был прогноз, что в течение 10 лет число бухгалтеров сократится в 10 раз в связи с переходом на электронный документооборот (ЭДО), но все происходит гораздо быстрее, в реальном времени. Менеджеры, которые ведут кадровый учет – тоже будут не востребованы после введения ЭДО, перехода на электронные трудовые книжки».
Единственное, что может сегодня затормозить процесс автоматизации, это удешевление человеческого труда, однако, учитывая низкую стоимость внедрения программных роботов, особо рассчитывать на это сегодня не приходится.
О том, что процесс цифровизации бизнесов и дальше будет набирать обороты, свидетельствуют, в частности, данные компании Deloitte, исследовавшей ожидания руководителей, собирающихся осуществлять в своих компаниях программную автоматизацию. На сегодняшний день 53 % респондентов уже внедрили их на своих предприятиях. Ожидается, что в ближайшие два года этот показатель увеличится до 72 % и если процесс пойдет такими темпами, то в течение следующих пяти лет технологии программной роботизации станут практически всеобщим явлением. Характерно, что 78 % из тех, кто уже внедрил у себя эти технологии, собираются значительно увеличить свои расходы на приобретение этого программного продукта в течение следующих трех лет. В итоге мы имеем весьма неутешительные прогнозы по росту высвобождений из сферы традиционной занятости на самые ближайшие годы. Аналогичные прогнозы даются экспертами и для России [18].
Именно в этой связи наблюдается перетекание высокообразованных работников в низкоквалифицированные сегменты, в результате чего те, кто имеет низкий уровень образования, чувствуют себя еще хуже, даже в странах, которые традиционно принято считать благополучными. Эти тенденции в значительной мере противоречат делавшимся еще несколько лет назад прогнозам относительно того, что автоматизация ведет в основном к ликвидации рабочих мест низкой квалификации [19]. Наоборот, наблюдается рост занятости в сфере обслуживания высших классов, «занятости от изобилия» [20], предоставляя рабочие места в основном лицам с низким уровнем образования. Если говорить более широко, то сектор ухода за пожилыми может стать в этих условиях главным работодателем [21]. Еще одним механизмом адаптации населения к сокращению спроса на труд становится рост интернет-занятости, которую можно квалифицировать как квазизанятость – появляются такие виды занятий, как интернет-коучинг, блогинг, инфлюэнсинг и прочие виды активности, получившие название манимейкинга.
Конечно, изменения в структуре занятости достаточно инерционны, а кроме того, в современных условиях касаются они в большей степени не изменений в профессионально-квалификационной и профессиональной структуре занятости, а механизмов организации рабочей силы. Именно поэтому плохо фиксируются традиционными статистическими показателями. В итоге о происходящих на рынке труда изменениях мы можем судить по росту самозанятости и неформальной занятости, сокращению доходов населения (перестает работать механизм «просачивания»). А в развитых странах растет, кроме того, численность совершенно новой категории молодых людей, получившая определение NEETs, полностью находящейся вне «поля зрения» государства.
Рост самозанятости, возобновившийся в развитых странах после многих десятилетий упадка [22], оказывается явлением не просто неслучайным, но имманентным для цифровой экономики. Так, самозанятые составляют сегодня до 45 % от числа занятых в оптовой и розничной торговле, например. На это еще в середине 10-х годов обращали внимание эксперты Всемирного банка, анализируя влияние цифровизации на сферу труда. Причем в докладе он рассматривается исключительно как положительное явление, свидетельствующее о том, что «в цифровой экономике быстро расширяются новые возможности для предпринимательской деятельности и самореализации людей». Однако здесь важно подчеркнуть, что современная самозанятость – это не столько высокооплачиваемый фриланс, столько превращенная форма занятости по найму, новая форма трудовых отношений, позволяющая работодателям освобождаться от необходимости уплаты взносов в социальные фонды.
Бурный рост самозанятости стал возможен, в первую очередь, благодаря платформизации экономики, сформировавшей для этого технологическую основу, облегчая доступ на рынок труда в любой точке мира обладателю мобильного устройства, имеющему выход в интернет. Еще за несколько лет до пандемии коронавируса от 5 % до 45 % занятых в той или иной стране пользовались этими возможностями. Кроме того, сама терциализированная структура постиндустриальной экономики способствует такого рода трансформациям.
Качество и защищенность труда в этих условиях, естественно, падают, а кроме того, как свидетельствую исследования МОТ, проводившиеся в 2015-17 гг., растут масштабы неоплачиваемой занятости, в том числе, в связи с необходимостью постоянного поиска работы. Так, согласно данному исследованию, в среднем в течение недели работники, находившие работу через краудворкинговые платформы, тратили на нее 24,5 часа, из которых 18,6 часа оплачивались, а 6,2 часа нет. В результате на каждый час оплаченной работы приходилось 20 минут бесплатного поиска работы, прохождения тестов и т.п. В итоге – переработки, работа в ночное и вечернее время. В тоже время спрос на рабочие места растет в связи с падением доходов работающих. Если учесть частоту смены видов деятельности, очевидно, что и интенсивность ее растет.
Важно отметить также, что именно эти новые рабочие места, являясь слабо защищенными традиционными институтами рынка труда, испытывают наибольшее давление в случае ухудшения экономической конъюнктуры. Свидетельством чему является ситуация с коронакризисом. Именно самозанятые пострадали от него в наибольшей мере. Таковых оказалось около 436 млн по всему миру, 232 млн из которых представляют сферу оптовой и розничной торговли.
В апреле 2020 г. увидел свет доклад МОТ «Защита работников и предприятий в сфере туризма», в котором звучат крайне тревожные нотки: «Пандемия COVID-19 уничтожила мир труда. В 2020 г. было потеряно 255 миллионов рабочих мест. Это в четыре раза больше, чем во время финансового кризиса 2009 года». Действительно, коронакризис очень сильно повлиял на все стороны жизни международного сообщества, включая сферу труда. Однако хотелось бы подчеркнуть, что негативные явления в сфере занятости начали развиваться задолго до пандемии и главным фактором этих трансформаций была цифровизация экономики.
Преобразование рынка труда под воздействием цифровых технологий ведет к серьезному снижению спроса на труд, который сохраняется лишь в двух крайних сегментах: верхнем (поскольку творческий высокопрофессиональный труд пока невозможно автоматизировать) и в нижнем (некоторые виды такой деятельности трудно автоматизировать, а порой дешевле нанять людей, выполняющих те или иные виды работ).
В итоге рынок труда продолжает разделяться на практически полностью изолированные части – сегмент высокопрофессиональной занятости, связанной с формирующимся новым технологическим укладом, и сегмент депрофессионализированной занятости, которую сегодня все чаще классифицируют как «безворотничковую», в противовес «беловоротничковой» и «синеворотничновой» занятости индустриальной эпохи. Люди все чаще становятся «частичными» работниками, «дополнениями» к различным «когнитивным агентам», ботам и прочим алгоритмам, образуя с ними единое целое с точки зрения производственного процесса.
При этом социальная и профессиональная мобильность в этой группе занятых снижена значительно в силу целого ряда достаточно очевидных причин – таких, например, как сокращение возможностей для получения востребованной на высокотехнологичном рынке труда профессии, отсутствие мотивации, невозможность потратить достаточно времени на переподготовку ввиду необходимости зарабатывания денег, отсутствие поддержки со стороны работодателя или государства, что делает складывающееся неравенство «застойным» явлением. Причем речь идет и о развитых странах, граждане которых сталкиваются с перечисленными барьерами. Профессиональная занятость с имманентно присущими ей социальными гарантиями постепенно становится не обыденностью, а привилегией.
Цифровая экономика, не являясь сама по себе новым типом общественных отношений, несомненно ведет к складыванию новых общественных отношений через трансформацию социально-трудовой сферы [17]. И это новое общество по природе своей становится менее эгалитарным, в нем гораздо больше системного неравенства, оно продуцирует социальные риски и дисбалансы в гораздо большем, чем прежде масштабе.
Елена Сергеевна Садовая – кандидат экономических наук, доцент, зав. отделом комплексных социально-экономических исследований Национального исследовательского института мировой экономики и международных отношений имени Е.М. Примакова Российской академии наук, Москва, Россия
Материалы данной статьи не могут быть использованы, полностью или частично, без разрешения редакции журнала «Социально-трудовые исследования». При цитировании ссылка на ФГБУ «ВНИИ труда» Минтруда России обязательна.